![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
trapierКогда-то он надерзил мне, полагая, что ему всё позволено, и я с размаху крепко припечатал его по лицу огненной дланью. Ожог не проходил долго, оставляя Годфруа без способа и средств к существованию, пока он не попросил убрать ужасную язву со своей драгоценной физиономии. Привлекательная мордочка долго была основным капиталом Годфруа, пока он не раздался в плечах и талии и не начал походить на мужчину, как и полагается.
Долгое время я ничего о нём не знал, даже и думать позабыл, но он сам позвал меня. Позвал только один раз за всё это время. Через несколько лет, когда оказался в центре эпидемии холеры, посреди смертей, костров и ужаса. Что заставило меня тогда подхватиться ему на помощь? Видимо, отсутствие неотложных дел.
Я нёсся сквозь пылающие костры, горячий ветер гудел за спиной, летел за плечами плащ. И примчавшись, я застал Годфруа на площади магистрата, он стоял прямо и бесстрашно высматривал меня на главной улице. Он уже не был юнцом, вызывающим улыбку, но рослым красавцем в богатом наряде, а глаза, ищущие среди пожаров и дыма силуэт чёрного всадника на огненном коне, были теми же глазами умирающего, который не боялся.
Я резко осадил Червончика, мало не сбив Годфруа с ног, он и не думал отскочить или посторониться. Разулыбался во весь весёлый рот, снял с головы шапочку, обнажая завитые русые кудри. Зрелый мужчина с непосредственностью мальчишки.
—Эн Арман!
—Садись быстрей, придурок! —крикнул я ему, и он споро вскочил позади меня.—Что тебя принесло в это место?
—Я здесь жил! —кричит он в ответ.
Ни один солдат не осмелился меня остановить на выезде из холерного города, где почти не оставалось живых. Только потом я узнал – от Годфруа, естественно – что меня приняли за смерть, покидающую город. Дескать, собрала жатву, и отправилась за новым урожаем. В самом деле, зловещая фигура с ледяным взором, в чёрных одеждах, на пламенном коне как нельзя лучше соответствовала выкошенному холерой городу. И после того, как я увёз Годфруа, болезнь и впрямь остановилась. Никто более не умер, и дальше зараза не пошла.
—Надеюсь, ты ничего не оставил, кошачье отродье, —усмехаюсь я, когда миную людную местность и придерживаю коня.
—Шапочку, —жалобно говорит он, и я начинаю смеяться.
—Годфруа Рейли, у тебя есть дом, близкие, ты потерял что-нибудь в этом городе?
—Ничего у меня нет, эн Арман, ни в этом городе, ни в другом.
—Так значит, ты ничего не утратил.
—Шапочку, —повторяет он, —Ветром сорвало по дороге…
—Надо было тебе приколотить её к макушке, —вздохнул я, —Ничего, куплю тебе в ближайшем поселении другую.
Пока Годфруа выбирал в модной лавке ближайшего поселения себе головной убор, я перешёл через дорогу и купил в скобяной лавке гвоздь.
—Выбрал? —спросил я у Годфруа, вертящегося перед зеркалом.
—Ага… Кажется… Не знаю, —увлечённо ответил он, не отрываясь.
—Годфруа Рейли, что тебе приколотить к макушке, ту, что на голове, или ту, что в руках?
Он поворачивается, хлопает глазами в затруднении, потом стаскивает с головы пышный берет и надевает круглую таблетку.
—Вот эту. А берет я буду надевать сверху.
Шляпник всплёскивает руками и убегает вглубь дома. Не появляется даже взять деньги, и я оставляю плату за две шляпы Годфруа на прилавке.
Он всегда говорит о тех местах, где ему доводится жить, как о собственных, хотя кажется, ничего своего он вообще никогда не имел, если не считать тех шляп, которые ему покупали покровители. Годфруа всегда таскался от одного благодетеля к другому, отягчённый только чемоданом, набитым разнообразными головными уборами. Бросая все пожитки, не дорожа нарядами, не ценя драгоценностей, он был не в силах расстаться только со шляпами.
Долгое время я ничего о нём не знал, даже и думать позабыл, но он сам позвал меня. Позвал только один раз за всё это время. Через несколько лет, когда оказался в центре эпидемии холеры, посреди смертей, костров и ужаса. Что заставило меня тогда подхватиться ему на помощь? Видимо, отсутствие неотложных дел.
Я нёсся сквозь пылающие костры, горячий ветер гудел за спиной, летел за плечами плащ. И примчавшись, я застал Годфруа на площади магистрата, он стоял прямо и бесстрашно высматривал меня на главной улице. Он уже не был юнцом, вызывающим улыбку, но рослым красавцем в богатом наряде, а глаза, ищущие среди пожаров и дыма силуэт чёрного всадника на огненном коне, были теми же глазами умирающего, который не боялся.
Я резко осадил Червончика, мало не сбив Годфруа с ног, он и не думал отскочить или посторониться. Разулыбался во весь весёлый рот, снял с головы шапочку, обнажая завитые русые кудри. Зрелый мужчина с непосредственностью мальчишки.
—Эн Арман!
—Садись быстрей, придурок! —крикнул я ему, и он споро вскочил позади меня.—Что тебя принесло в это место?
—Я здесь жил! —кричит он в ответ.
Ни один солдат не осмелился меня остановить на выезде из холерного города, где почти не оставалось живых. Только потом я узнал – от Годфруа, естественно – что меня приняли за смерть, покидающую город. Дескать, собрала жатву, и отправилась за новым урожаем. В самом деле, зловещая фигура с ледяным взором, в чёрных одеждах, на пламенном коне как нельзя лучше соответствовала выкошенному холерой городу. И после того, как я увёз Годфруа, болезнь и впрямь остановилась. Никто более не умер, и дальше зараза не пошла.
—Надеюсь, ты ничего не оставил, кошачье отродье, —усмехаюсь я, когда миную людную местность и придерживаю коня.
—Шапочку, —жалобно говорит он, и я начинаю смеяться.
—Годфруа Рейли, у тебя есть дом, близкие, ты потерял что-нибудь в этом городе?
—Ничего у меня нет, эн Арман, ни в этом городе, ни в другом.
—Так значит, ты ничего не утратил.
—Шапочку, —повторяет он, —Ветром сорвало по дороге…
—Надо было тебе приколотить её к макушке, —вздохнул я, —Ничего, куплю тебе в ближайшем поселении другую.
Пока Годфруа выбирал в модной лавке ближайшего поселения себе головной убор, я перешёл через дорогу и купил в скобяной лавке гвоздь.
—Выбрал? —спросил я у Годфруа, вертящегося перед зеркалом.
—Ага… Кажется… Не знаю, —увлечённо ответил он, не отрываясь.
—Годфруа Рейли, что тебе приколотить к макушке, ту, что на голове, или ту, что в руках?
Он поворачивается, хлопает глазами в затруднении, потом стаскивает с головы пышный берет и надевает круглую таблетку.
—Вот эту. А берет я буду надевать сверху.
Шляпник всплёскивает руками и убегает вглубь дома. Не появляется даже взять деньги, и я оставляю плату за две шляпы Годфруа на прилавке.
Он всегда говорит о тех местах, где ему доводится жить, как о собственных, хотя кажется, ничего своего он вообще никогда не имел, если не считать тех шляп, которые ему покупали покровители. Годфруа всегда таскался от одного благодетеля к другому, отягчённый только чемоданом, набитым разнообразными головными уборами. Бросая все пожитки, не дорожа нарядами, не ценя драгоценностей, он был не в силах расстаться только со шляпами.
