Тряпьё Моё Шанжан Тряпье

—Как вы называете свою часть мира?

—Никак. Мы не делим мир, для нас он цельный. Люди когда-то называли Страной Желанной.

—Когда ещё знали, что туда можно попасть?

—Да, в те времена.

—О, ты могла бы взять меня с собой?

Она перевернулась на спину, поджала уголок рта, задумываясь. Уже кое-что понимая, я видел, что готового однозначного ответа у неё нет, иначе сразу сказала бы. Затаив дыхание, я молча ждал, пока она придёт к своим выводам. Мне так хотелось попасть в край чудес, посмотреть из чего состоит мир, что недоступно людям, что есть кроме той реальности, которую видит каждый из нас и удовлетворяется увиденным.

—Да, —наконец сказала она.

Это «да» означало «могла бы», но не значило «возьму». Она обычно отвечала на вопрос дословно по формулировке. Но начало было положено.

Николаос Денесле стоял у витрины самого дорогого магазина в городе. На него из-за стекла глядели молочно-белые итальянские туфли. Дороговизна их была столь сногсшибательна, что при взгляде на ярлычок захватывало дух. Поэтому Николаос просто смотрел не на ценник, а на туфли, соотнося их вовсе не со стоимостью, а с собственной судьбой. О том, чтобы купить их, уместнее сказать было бы – приобрести в собственность, не могло быть и мысли. Хотя, впрочем, годы непосильного труда на сцене… Николаос об этом не думал. Просто ему доставляло удовольствие смотреть на туфли, которые не по карману ни одному из слушателей Академии.

Денесле занимался в Академии классическим балетом. Молодому перспективному танцовщику уже давались второстепенные партии в Академическом театре, но до славы было ещё далеко, а вот до полного провала – рукой подать. Время танцовщиков быстротечно, если не успел взлететь на пик карьеры вовремя, тебя уже ничто не спасёт, потому что в спину дышат шеренги юных конкурентов, и ты должен быть очень хорош, чтобы тебя было не переиграть. И Денесле старался. Ему не оставалось ничего иного, потому что ничего больше он не умел. Семьи у него не было, и он жил в академическом городке в общежитии, получал скромную стипендию и небольшие заработки от выступлений, и неутомимо стремился вверх. Туда, где блистали звёзды. Упорства юноше было не занимать. Итальянские туфли цвета взбитых сливок были атрибутом звёздной жизни, потому что после изнурительных тренировок, репетиций и выступлений солист Гранд-Опера должен надевать только такие туфли. Иначе он испортит ноги.

Стройный и прямой, как любой балетный танцовщик, он был смуглым и черноволосым, с резкими чертами лица горца и порывистыми движениями. Когда его собственное отражение, до сих пор кажущееся ему порой чужим и незнакомым, накладывалось на этот символ, ему казалось, что он приближается к уровню собственных амбиций. Туфли не были ни мечтой, ни самоцелью. Они олицетворяли блестящую карьеру, мир Барышникова и Баланчина, Бежара и Вестриса, Эштона и Петипа. Почему бы Николаосу Денесле и не занять место на одной линейке с Бруном и Гилпином?

Северный ветер в начале ноября уже нешуточно пугал снегом, и Николаос зашёл в магазин. На него не косились – сказывалась осанка и манера, привычка держаться прямо свидетельствует об уверенности в себе, что с того, что он не каждый день может поужинать. Снег всё-таки пошёл. Мокрый неприятный снег, промозглый ветер с моря…

—Привет, —произнёс голос сзади.

Она молча улыбнулась и медленно кивнула головой.

UpDate:
Просто поразительно, что большая часть читателей считает этот социально жутковатый рассказ рождественской сказкой. Подробности в коментах...

Сказка для tasamayayolka

Жила-была обычная девочка. Она ходила лохматая, чумазая и носила джинсы и кеды. Это было очень необычно, потому что девочки носят юбки и платья, туфельки с бантиками и на каблуках и локоны. Вот попросите кого-либо нарисовать девочку, и вы сразу все поймете. И ребенок и взрослый дяденька неумело, но вполне узнаваемо, изобразят на рисунке существо на тоненьких ножках в треугольной юбочке и с косичками или локонами. Вполне возможно, что на картинке будут фигурировать глубокое декольте и пышное платье, а на голове тогда будет корона с зубчиками – это вам принцесса, частный случай девочки, ее функция в экстремуме, наивысшая точка развития девочки. Если какой-то девочке удается стать принцессой, считается, что она достигла наибольшего успеха и перевыполнила свое девочковое предназначение. Это повод для ликования и зависти окружающих, перекрыть это достижение не удастся никогда и никому.

Но вокруг все девочки были необычными, всем не нравились юбочки и каблучки, все хотели выделиться отсутствием локонов. Поэтому наша необычная девочка почему-то была необычной только в компании своих представлений о девочковости. Стоило ей выйти на улицу и оказаться среди других необычных девочек, как она сразу становилась самой обычной. Все вокруг были необыкновенными, особенными, исключительными! И это было так обыденно…

Обычная девочка любила кататься на снойборде, на скейте, на роликах, и вообще на всем, что катится, и водилась только с мальчишками. Это было так необычно! Ведь все девочки гуляют и играют только с девочками, а мальчишек обходят стороной с их велосипедами и скейтами.

Но вокруг все девочки были необычными, все хотели кататься на роликах и скейтах и водиться с мальчиками. Они даже морщили носы, если слышали, что где-то какие-то девочки дружат друг с другом. Фи, дружить с девочками – думала каждая – эти девчонки и дружить-то не умеют, это только мальчики могут. На всех необычных девочек не хватало уже мальчиков, потому что мальчики-то оставались самыми обычными, они хотели играть с мальчиками, а девочек дразнить и дергать за косички. Впрочем, косички тоже уже давно перевелись, так что если какому-то мальчику удавалось встретить девочку с косичкой, он уже не решался дергать за нее и тем самым наносить ей ущерб. Вдруг это окажется последней каплей и девочка расплетет свою косичку, или даже обрежет волосы, и придет к ним со своими роликами?

Последнее время меня несколько раз спросили об одном и том же разными словами:
   - не волшебник ли я?
   - как я это все придумал?
   - откуда я это беру?
   - как я учусь писать?
что я решил на них хотя бы в общих чертах ответить.

Сижу, привалившись спиной к тёплому гранитному зубцу на стене. Грызу соломинку. Пальцы автоматически перебирают арбалетную обойму. Зарядил обойму, хотя и знаю наверняка, что сделать больше одного выстрела времени у меня не будет. Но зарядил. Так привычнее, а кто привык к условностям, тому уж лучше придерживаться их, а то как бы не сбиться от сущей мелочи только потому, что она не ложится в руку, как родная.

Вчера орденский магистр велел мне ожидать здесь того, кто придёт. Кто он – я не знаю. Не то чтобы не хочу знать, а мне это неинтересно. Какая разница, кого убить на этот раз. Я всё равно убью, кем бы ни был пришедший. Ничто меня не остановит, ничто.

Я ем с руки магистра Готье, и мне не пристало ни принюхиваться к тому, что я ем, ни кусать дарящую руку. Коль скоро рука магистра Готье решила меня обласкать, кто я таков, чтобы ещё разбираться, кого именно указует мне убить эта рука. Мне укажут – я убью.

Потому что когда-то эта самая рука за шиворот вытащила меня из такого бурлящего варева, что по сей день я просыпаюсь в холодном поту, если мне случится увидеть во сне хоть лёгкий дух тех дней, и я боюсь засыпать и побитым псом ползу и скулю под дверью магистра Готье, чтобы он снизошёл до меня и лёгким мановением отогнал от меня призрак.

Нет того, что я не сделал бы для магистра. И потому мне всё равно, кто помешал ему, поскольку я не исчисляю платы, ибо неисчислим мой долг. И мне немного скучно сидеть на стене и ожидать того, кто придёт.

A suivre…

Где я? Кто все эти люди?

На что только не пойдешь, камрады, чтобы выполнить литературное задание.
Видит бог, это четвертая сказка про Вьюгу и Метелицу, а в тираж пошла только пятая.
Но четвертая лучше, чессссслово.

Жила-была в полях, которые мы знаем, девушка по имени Вьюга Рейли, стройная, как лоза и свежая, как яблоко. Она была младшей дочерью и должна была много работать в доме своих родителей. Ютилась она в маленькой комнате и даже не могла развесить свои платья или выйти из дома без родительского позволения.

Хотела она иметь свой дом и сад и поле, но невозможно ей было приобрести это из-за ее бедности. Не было у Вьюги даже лошади, не было у нее даже собаки. Очень хотела Вьюга покинуть родительский дом и обрести новую свою собственную жизнь, и быть в ней полновластной хозяйкой, но не было у нее никакой возможности для этого.

И решила Вьюга отправиться из полей, которые мы знаем, в Край Желанный, где все знают, царит мир и изобилие, которыми может воспользоваться каждый, кто сумеет сладить с хитрыми фейри. Вьюга была умной и решительной девушкой и не побоялась покинуть поля, которые мы знаем, ради исполнения своего желания.

Ранним утром Вьюга поднялась, надела лучшее платье и теплый плащ, потому что утром в полях, которые мы знаем, еще очень прохладно, и пошла из дома в Край Желанный. С собой она взяла хлеб, гребень, веревку, зеркало и колокольчик. Она вышла из селения и перешла через дорогу и оказалась у стены, за которой лежал Край Желанный.

Без сомнения шагнула Вьюга в пролом в стене и оказалась в сияющих полях Страны Желанной. Шла она по тропинке через лес с лисицами, и по мостику через ручей с форелями, и вдоль изгороди с малиновкам и через луг с овцами.

И потянулись долгие дни, наполненные приятностью. Тяжёлой работы у меня не было, хотя во многом моё существование было суетным и непростым из-за прихотливых повадок моего патрона. Я быстро понял, почему он не мог существовать в одиночестве. Действительно, всё вокруг него странным образом не желало делаться само собой, и видимо, Тернио искренне не понимал, почему так происходит. Тот простой факт, что большинство людей сами вынуждены делать хоть что-то, чтобы обеспечить своё существование, никак не становился Тернио понятен.

Возвращаясь домой, Тернио снимал с себя всю одежду и бросал её там, где проходил в этот момент. Я подбирал и развешивал в гардеробной костюмы, полировал кожаные туфли до зеркального блеска, а замшевые натирал специальной щёточкой, развязывал узлы на галстуках, чтобы наутро Тернио мог снова повязать их, вручную стирал шёлковые сорочки и даже научился их гладить. Два раза подряд Тернио не надевал ничего, даже носовой платок, пролежавший нетронутым бутоном в кармашке смокинга, в следующий раз следовало подать ему выстиранным и отглаженным заново.

Как у него это получалось – для меня было загадкой. И лишним подтверждением моей гипотезы об аварии и травме. Видимо, пострадала та часть мозга, которая и отвечала за чтение, письмо и счёт. А также за долгосрочную память. Вообще-то провалами в памяти он не страдал, всегда точно помня, кого, где и по какому случаю снимал, от кого ждёт звонка, и кому что сказать. Разговаривал на нескольких языках. Но никак не мог заучить свой адрес, номер телефона и собачью кличку. Просто удивительно, что он помнил собственное имя.

Сигурд начинает собираться. Снимает сутану, натягивает поверх рубахи куртку на меху. Он крупный мужчина с лёгкими движениями интригана и плутоватым лицом. С тех пор, как он попал служить в окрестности Потаённого леса, в нём обнаружился редкий франт. Вот и теперь он надевает плащ на кунице, подбитый узорной парчой. Если бы страсть к пижонству в нём не сочеталась с изворотливым умом и быстрыми реакциями, я давно бы прочистил ему голову по поводу практичности костюма. Но Найду Годи никто и никогда не видел замаранным, даже после стрельб на болотах. Каким-то чудом он ухитряется даже из грязной жижи вставать чистым и опрятным.
—Вам нужен плащ, патрон, —замечает Годи.
—Так дай мне что-нибудь.
Он с готовностью распахивает передо мной гардероб.
—Эльфийские владыки, Сигурд Годи, умирают от зависти, когда ты выезжаешь на охоту в новом костюме.
—Скажете тоже, эн Арман…
—Нет, правда, у них уже и мода есть «под Найду Годи, прозванного Сигурдом», то есть «под Сигурда Годи, прозванного Найдой».