Четвертое воскресение Адвента – Перекрёсток

[trapier]

Перекрёсток был освещён одиноким фонарём, снежинки падали медленно и как-то вразнобой, гонимые беспорядочным ветром, словно бабочки, слетающиеся на свет фонаря. Две зимние дороги перекрещивались прямо под фонарём, вернее, фонарь поставили освещать пересечение двух путей. На дорогах была видна брусчатка, снег не задерживался на полотнах, и отлетал позёмкой дальше.

Брисингамен сидела у подоконника, подперев подбородок ладонями, и смотрела в окно, прижавшись носом к стеклу. Было ещё не так холодно, чтобы окно подёрнулось морозными узорами, и она разглядывала перекрёсток, ещё небольшие сугробы, площадь, зимние снежные горки, играющих ребятишек, конькобежцев на канале, санные повозки, спешащих пешеходов и праздных гуляк…

Других развлечений у молодой ведьмы в зимний вечер не было.

На вид девушке было лет двадцать с небольшим и она была привычна к любой работе и не избалована роскошью и бездельем. На ней была длинная юбка, отделанная по подолу полосками меха, тесьмой и бусинами, и рубашка с вышивкой, тёплые вязаные чулки и крепкие башмаки. Она не была очень смуглой, всего на тон-два темнее большинства местных жителей, но у неё были иссиня-чёрные волосы, прямые и блестящие, что резко выделяло Брисингамен из толпы в северном краю, где все розовощёки и светлокудры.

Позади неё на кухонном столе громоздились в беспорядке множества подтверждений её профессиональной компетентности. Там были ступка с пестиком, кофемолка, оплывшая свеча в старинном подсвечнике, коралловые бусы, каравай хлеба, турка со следами кофе на боку, и ещё что-то неопознаваемое. В буфете красовались ряды склянок разнообразных форм и размеров, разномастная посуда, среди которой были и тончайшие фарфоровые блюдца, и грубые глиняные плошки, хрустальные бокалы и гранёные стопки. На буфете стояло оловянное блюдо с чеканкой по краю. Чеканка изображала кошек, выгнувших спины, распростёрших крылья летучих мышей, полумесяцы с хищными профилями и мелкие колючие звёздочки.

На косяках были развешаны гирлянды лука, чеснока и перца, разнообразные полотняные мешочки, вышитые и совсем простые, с двух натянутых крест-накрест под потолком бечёвок свисали пучки различных трав и цветов, от прозаичной мяты до неизвестной зловещего вида растительности, которая при жизни явно добывала пропитание охотой. Печная заслонка была украшена комичным изображением ведьмы на метле на фоне ночного неба.

В целом просторная кухня имела вид зловещий и одновременно чрезвычайно домашний и уютный.

На соседнем табурете сидел крупный сытый чёрный кот и тщательно умывал переднюю лапу и физиономию. Кот знал, что делал: Брисингамен ждала гостя. Вернее, она от души надеялась, что он придёт, но не могла быть уверена в этом. Он был непредсказуем. Последняя надежда была на кота.

Оторвавшись от созерцания зимних улиц, Брисингамен встала и поставила на огонь чайник. Если даже никто не придёт, она попьёт чаю в одиночестве, сделает одну небольшую работу и ляжет спать. Пока вода закипала, она немного прибралась на кухонном столе и вымыла несколько чашек, среди которых не было и двух одинаковых. Подержала в руках и надела на шею коралловые бусы. Взяла вышитое золотом и малахитом очелье и отложила в сторону. Надела чёрный шёлковый ведьмовской балахон и сняла, поправила на вешалке бархатный чёрный плащ и ведьмовскую остроконечную шляпу.

Сама Брисингамен полагала, что мать изрядно поглумилась, давая дочери такое неудобопроизносимое имя, впрочем, рассуждала она, такое имя приличествует ведьме, и никогда не соглашалась даже укоротить его, не говоря о том, чтобы поменять на более благозвучное. Кроме того, бывают имена и похуже. Кое-кому повезло с имечком ещё меньше чем ей. Мужчину, которого она ждала, звали Хуан Альмейра.

В дверь деликатно постучали. Снаружи висел колокольчик, но Хуан никогда им не пользовался, так что Брисингамен точно знала, кому открывает. Кот немедленно соскочил с табурета и кинулся к двери.

Вошедший мужчина был одет в лёгкое просторное пальто стального цвета, лицо до половины скрывали поля мягкой жемчужно-серой шляпы. Когда он снял пальто и шляпу, обнаружилось что он очень молод, строен и изящен. Тонкость скрадывали свободные вещи из струящихся тканей, светло-серые брюки со складочками у пояса и отворотами были ему, кажется, немного длинны, манжеты дымчатой рубашки, довольно свободные для узких запястий, сколоты золотыми запонками с молочным янтарём, такая же булавка в пепельно-голубом галстуке, мышиного цвета туфли.

От него терпко и остро пахло лилиями и грейпфрутом, а ещё холодным ветром, снегом и морской водой. И чем-то тоскливо-необъяснимым, навевающим позабытые воспоминания и несбыточные сны. Этот запах был его собственный, Хуан не пользовался ничем, что имело хоть какой-то аромат.

Сухой кистью он небрежно откинул с лица длинные волосы цвета бледного золота. На пальце синей искрой сверкнул сапфировый перстень. Он был белокож, с пронзительно-ультрамариновыми, как море, глазами и тонким выразительным ртом. В острых длинных ушах, торчащих из вороха локонов, вздрагивали драгоценные серьги с сапфирами в цвет глаз. По губам змеилась загадочная полуулыбка.

Хуан Альмейра был эльфом. Практически полностью. Это было очевидно и бесспорно, только никто не знал, как это могло получиться. Это был как раз тот случай, когда сын уродился «ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца», но папаша Альмейра никогда не выказывал неудовольствия по этому поводу. В этом, видимо, был свой смысл, потому что никто так до сих пор толком и не знал, как это получилось, что папаша Альмейра, который в те времена вовсе не был папашей, а был молодым полунищим оборванцем, обернулся так, что стал банкиром. Может быть, без эльфов и не обошлось.

Банкир чрезвычайно гордился своим сыном, и правду сказать, было чем гордиться. Молодой Хуан выказывал такое ревностное усердие, такую мёртвую деловую хватку, что обещал приумножить отцовское состояние в несколько раз. Стать и манеры у него были княжеские, держался он с самодовольным и ненавязчивым достоинством обладателя многих богатств и наследника ещё больших, хотя ростом был нисколько не выше Брисингамен.

Хуан улыбнулся и смачно чмокнул её в щеку. Потрепал рассеянной ладонью кота, скинул туфли и в одних чулках прошёл на кухню, Хуану хорошо было известно, что пол у Брисингамен всегда вылизан до зеркальной чистоты. Уселся на единственный стул с подлокотниками, вытянул длинные ноги и положил на табурет. После целого дня, проведённого на ногах, Хуан Альмейра, которого небезосновательно считали неутомимым, уставал. Но об этом знала только Брисингамен. Больше никому знать было не положено. И если бы не повадка Хуана снимать туфли и ходить в белоснежных чулках, Брисингамен, конечно, не стала бы поддерживать стерильность полов.

Она не торопясь заварила чай, поставила на стол чашки, достала банку варенья. В кухне распространился запах клубники. Плеснула сливок в плошку кота. Положила золотую ложечку в высокую терракотовую кружку, из которой пил Хуан, налила чай. Всё это время он просидел молча и с закрытыми глазами, но едва только чай появился перед ним, Хуан открыл глаза и принялся мешать в чашке ложечкой. Это был ритуал, если не было ложечки, пить чай Хуан не мог.

Брисингамен тоже сидела и пила чай, но ей было далеко до того поглощённого упоения, с которым это проделывал Хуан, он болтал ложечкой в чашке, вылавливал ягоды из варенья и пока не выпил чашки четыре, не произнёс ни слова. Потому что для неё это было просто чаепитие, а для него – совершенно особый процесс перехода в иную плоскость.

Наконец, он посмотрел на Брисингамен довольными глазами и вполне осмысленно, облизал розовым языком ложечку и произнёс:

— Клетчатые юбки и полосатые брюки нравятся далеко не всем.

Это был регулярный афоризм. Обыкновенно первыми словами Хуана бывали подобные неоспоримые изречения или древние пословицы, не утерявшие смысла. Потом он был готов беседовать на всякие темы.

—Это верно, —сказала Брисингамен, —Ещё чаю?

Хуан утвердительно закивал, потому что изо рта у него уже снова торчала ложечка, а варенье в банке ещё оставалось. Вот уж в разнообразных вареньях Брисингамен никогда недостатка не испытывала, всякий рад был прибавить к расплате то, чем располагал в избытке. И у неё круглый год не переводились масло и сливки для кота, свежая и солёная рыба, соленья и маринады, а до варений Хуан был большой любитель, и Брисингамен особенно охотно принимала их от клиентов. Сама она сладкого слишком-то и не любила.

—Куклу делаешь?

Если Хуан начал говорить, значит, уже переместился в место своего непосредственного пребывания. У Брисингамен и впрямь лежали на столе лоскутки для куклы, и ей давно было пора приниматься за эту работу. Она присела у другого конца широкого стола и принялась вязать нитки узелками. Места на столе было достаточно и для её занятия, и для Хуана, который и не намеревался прекращать чаепитие.

—Да простенькую, —сказала она.

Хуан интересовался, что она делает, но никогда не спрашивал для кого. Ведьме не положено отвечать на такие вопросы, как и многое другое. Она поставила воду на печь и снова взялась за лоскутки.

—Красной ниточкой связать? —задумчиво спросила она, повертев аккуратной лоскутной скруткой.

—Свяжи вот этой, розовой, —сказал Хуан.

—Почему?

—Кто из нас ведьма?

—Вообще я, но мне интересно.

Хуан промолчал, он редко объяснял свои взгляды, но опыт показывал, что зря он никогда не трепался. Брисингамен взяла розовую нитку.

—Мне нужна новая палочка, —пожаловалась она, —Эта вот-вот устанет и закончится… Того и гляди, всё начнёт превращать в тыквы.

—Поеду в Ледоград на той неделе, хочешь со мной? Там есть лавка.

—Вообще-то палочку принято готовить самой. Но мне так не хочется идти в лес.

—Положи зверобой, на всякий случай, —посоветовал Хуан, когда она сыпала травы в кипяток, и она вновь послушалась.

Через некоторое время Брисингамен сцедила готовый отвар в бутылку и посмотрела на свет.

—Думаешь, поможет? —спросил Хуан.

—Думаю, да.

—А если бы клиент сделал это сам?

—Ну тогда, конечно, не помогло бы.

—А в чём секрет?

—В шляпе, —серьёзно сказала Брисингамен.

—На площади наряжают ёлку, —помолчав, произнёс эльф, глядя в окно на перекрёсток, —Отсюда видать.

—Красиво? —не поднимая головы спросила Брисингамен.

—Очень.

—Сходим назавтра посмотреть?

—Если хочешь. Вот уже и Святки… Йуле…—протянул Хуан.

Он необычно остро чувствовал быстротечность времени, и она его как-то особенно удручала. Брисингамен не понимала почему.

—Слушай, ты мог бы повесить новое сало для синиц? Я совсем забыла, весь день этакий…

Хуан достал кусок сала из-за дверки под окном, обвязал ниткой и встал на стул. Высунулся из форточки, повесил сало на крючок.

—Пусть у птичек тоже будет праздник, —удовлетворённо сказал он, возвращаясь в дом.

Брисингамен знала, что беспощадный Хуан Альмейра в принципе великодушен, и ему по нраву делать что-то приятное, вот только такая возможность у него редко бывает. Она старалась её предоставить, потому что работа в банке не могла удовлетворить эту потребность.

—Собираешься на шабаш?

—Надо бы уже собираться. Приглашение пришло вчера вечером.

—С вороном?

—Нет, с чайкой.

—Странно… Почему бы?

—В это время ворону сквозь метели трудно пробраться.

—Разве что так, ветер с моря. Так послали бы с огнём.

Брисингамен пожала плечами. Был год, когда она получила приглашение с огнём, печное пламя выплюнуло конверт плашмя на под и отступило. Случалось ей получить приглашение из воды, оно плавало на поверхности бадейки, создавая заметную рябь. Несколько раз конверты доставлял ветер, бился в стекло и закидывал в форточку. Но чаще приглашения приносили птицы.

—Может, кому-то и с огнём послали. У огня зимой много работы.

—Тогда со снегом, снег зимой всегда наготове.

—Это очень особенные приглашения, —улыбнулась она, —Такие пока что не для меня.

—Мне весьма импонирует твоё пока, —лукаво наклонил голову Хуан и светлые волосы упали на глаза золотистой завесой.

Брисингамен перекусила нитку. Оторвала кусок ленты и принялась сооружать бантик.

—Хочешь – посмотри, оно на буфете за блюдом.

Хуан лениво приподнял левую руку и слегка прищёлкнул тонкими пальцами. Желтоватый конверт покорно покинул своё укрытие за блюдом и порхнул прямо в ладонь эльфу. Жёсткий, хрустящий, словно пергаментный, он был надписан разборчивым строгим почерком без всяких украшений и завитков. Тем, кто рассылает и получает приглашения на шабаши, романтика в любом проявлении чужда.

На конверте было обозначено только имя и город, большего не требовалось. Ведьмы редко пользуются фамилиями, иногда употребляют прозвища, в основном же достаточно имени. Подробный адрес ведьме тоже ни к чему, кто же не знает, где обитает ведьма?

Карточка в конверте была твёрдая и неровная, как черепаховый панцирь, желтая, как зимняя луна и дребезжащая, как жестяной лист. На ней казённым почерком было проставлено место и время сбора, таких карточек было разослано множество, но только на немногих из них ниже подписано другой рукой: «Особенно ждём, Брисингамен».

—Сам написал имя, это очень немало.

—Да уж, никогда не знаешь, чего от него и ждать…

—Он благоволит тебе.

—Он непредсказуем.

Тот, кто выборочно надписывает некоторые карточки слишком занят, чтобы написать больше этого. И очень хорошо осознаёт силу каждого из произнесённых и тем паче начертанных им слов. Особую ценность этому уникальному экземпляру придавало написанное имя. Никто и не сомневается, что тот, кто надписывает особенные приглашения, прекрасно осведомлён, для кого именно он пишет. Никому и в голову прийти не может, что он выбирает наугад или ему приносят уже отобранные карточки. Все знают, что он всё делает сам. Но написанием имени он себя редко обременяет.

И приглашения, отосланные со снегом, его личные приглашения, всегда застают врасплох. Он никогда не зовёт к себе тех, кто этого хочет и ждёт. Эти письма приводят в смятение, вызывают трепет и гонят покой. Они внезапны и неожиданны, как и он сам.

Общеизвестно, что его расположения ни в жизнь не заслужить тому, кто старается этого добиться. И никто никогда ничего не получил от того, кто властен оделить любыми дарами. И если кому доведётся покинуть его после визита, вызванного принесённым снегом конвертом, то он уходит с пустыми руками. Бают, что некоторым приглашения приходят со светом. Насколько особенны эти, Брисингамен боялась даже задумываться. Да и правда ль это, никто не знал.

—Так полетишь?

—А как же. Вот погода только немирная.

Хуан аккуратно положил приглашение обратно в конверт и коротким движением кисти отправил его обратно за блюдо.

—Метели улягутся через пару дней, будет тихая ночь.

Брисингамен привыкла доверять его знанию погоды. Сама она могла без труда предсказать ветер, облачность и осадки на несколько дней, а приблизительно и на сезон, но ей далеко было до чувствительности Хуана, который напрямую осязал все токи природы.

—Как раз для полётов. И луну будет видать.

—Хорошо бы так.

—Ты давно не летала.

—Метла ведёт себя ненормально.

—Чудит? Брыкается?

—Да нет, нервничает. Наверное, надо просто прутья обновить.

—Обнови. А поставь автоматическую передачу, вот будет удобно.

—Мне не будет, —отрезала Брисингамен, ей уже надоели разговоры про автоматическую передачу на метле.

Будучи городской ведьмой, она не чуралась новинок, как её деревенские коллеги, но всё-таки на свете должны оставаться вещи, незыблемость которых подтверждает мироустройство. Самым важным  столпом, поддерживающим вселенную, по мнению Брисингамен, является ведьма, внешний облик которой есть главный признак несокрушимости мироздания, и мелочам в нём нет места.

Балахон, шляпа, плащ, всё это чёрное. Пояс, особая вещь для каждой ведьмы. Булавки, заколки и брошки исключительно ритуальных устоявшихся, проверенных временем форм. Чёрный кот. В числе ценностей числилась и традиционная ведьмовская метла.

Это дома Брисингамен могла себе позволить ходить в обычной одежде, которая ей нравилась и подходила, но даже подношения с порога она забирала, облачившись предварительно в ведьмовской наряд и убедившись, что выглядит так, как и положено могущественной и почитаемой ведьме.

Ведьмы не должны подчиняться моде, но обязаны следить за её новинками. Это необходимо чтобы быть в курсе дела и отличать клиентов по категориям. Когда ведьма пожелает выделиться из толпы и привлечь внимание, ей для этого не понадобится модная одежда. Если, конечно, это настоящая ведьма. Традиционный наряд как нельзя более позволяет сконцентрироваться на собственной немаловажной роли в жизни окружающих.

Конечно, она не колола дров и не носила воды, это за неё делали другие люди. Те, которым она помогала выйти замуж, встать на ноги после болезни, приобрести удачу в делах, для кого отыскивала пропажи, наводила порчи и у чьих жён принимала роды. Чтобы посетить ведьму, жителям города не нужно было запрягать лошадей, ехать далеко в леса и искать занесённую снегом избушку.

Достаточно было подняться по лестнице на последний этаж высокого дома и позвонить в колокольчик. И принести деньги, когда желаемое случится. А потом прийти ещё раз, или не раз, чтобы оставить на пороге связку рыбы, кувшин сливок или банку варенья.

Ведьма обычно не назначает цену своим услугам, она или берётся, за предложенную сумму, или нет, и тогда сумма обычно повышается, пока не начнёт соответствовать работе. Расплачиваются с ней по результату, потому что брать деньги заранее считается у ведьм дурной приметой. Не прийти расплатиться с ведьмой было и остаётся делом неслыханным, потому как что ведьма сделала, она же с лёгкостью может отыграть обратно. И с немалыми последствиями для бывшего клиента.

Поэтому кроме условленной платы Брисингамен получала ещё и безымянные подарки. Люди справедливо полагали, что она и сама знает, от кого они. В принципе, эта часть не была обязательна, но ею никто не пренебрегал. С Брисингамен редко брали деньги, она могла зайти в любую лавку и выбрать что ей пожелается, хозяева только рады, ведь это значит, что товар наилучший. Всем известно, что ведьмы иным не пользуются.

—Снег идёт.

—С полудня, — Брисингамен продолжала возиться с куклой.

—Правда? —Хуан оторвал взгляд от перекрёстка, —Я не заметил.

—Мело весь день, сейчас приутихло.

—А я всё как-то между снежинок…

—Что день поделывал?

—Коня выезживал утром. А потом дела… Засосали…

—На улице славно теперь… Куда ездил, в лес?

—На тот берег, через протоку.

Брисингамен промолчала. Ей вовсе не хотелось спрашивать, зачем Хуан ездил через протоку в другую половину города, и она сомневалась, что сможет сделать так, чтобы он больше туда не наезжал. Эльфы не подвластны магии, да и зачем ей заворожённый? И она была уверена, что он не хуже её знает, что лёд на середине протоки для его коня ещё недостаточно прочный.

Конь у хрупкого, тоненького, как стебелёк, Хуана был настоящий зверь. Это вовсе не был аккуратный верховой скакун под стать владельцу, напротив, огромный, лобастый, тяжеловесный, как бык, с широченной спиной и опасными копытами. Масть у коня была совершенно кошачья – чёрный, как смоль, в белых чулочках, и характер он имел трудный и независимый. Кроме того, жеребец отличался крайней нелюдимостью и кроме Хуана не желал никого признавать. Пожалуй, такой зверь сгодился бы скорее на мельнице, но Хуан не желал иного, а банкир Альмейра потакал сыну.

Верхом Хуан ездил в коротком дублете, обтягивающих бриджах и узких ботфортах до самого паха, поэтому неудивительно, что на обширной спине этого чудовища эльф, несмотря даже на зимнюю меховую накидку, казался совсем миниатюрным и невесомым.

Что не мешало ему управлять конём не прибегая не только к шпорам и хлысту, но даже без помощи повода и шенкелей. Трензеля в уздечке просто не было, он был не нужен. Жеребец, способный разнести половину города, слушался единого слова Хуана, никогда даже не повышающего голос, преданно и беспрекословно, а эльф держался в седле свободно и непринуждённо, лишь слегка придерживая в тонких пальцах ременные поводья, откинувшись далеко назад, а зачастую просто опираясь ладонью о конский круп.

—Кот, поди сюда, —сказал Хуан и кот охотно пошёл к нему.

Брисингамен прежде недоумённо досадовала на кота за непостоянство. В конце концов, он же ведьмин кот, её собственный, с какой стати он так радостно бежит, стоит только Хуану окликнуть? Потом поняла, что дело здесь не в коте, а в Хуане. Он был неимоверно притягателен для всего, что росло и дышало. Всякий зверь его охотно слушался, птицы слетали на его запястье, цветы поворачивали чашечки в его сторону, и зелья, даже самые лютые, покорно давались ему в руку. Даже трава под его ногами не приминалась.

Если бы Хуан Альмейра не был сыном банкира и наследником многотысячных состояний, он мог бы сделать своё собственное в любом деле, связанном с растениями и зверями. И с магией и колдовством.

Брисингамен достала круглую бронзовую чашу на трёх звериных когтистых лапках, насыпала туда крупной соли из пакета и положила в соль готовую куколку. Потом встала и принялась рыться в ящиках кухонного стола, извлекая то ножницы и игольницу, то пучок пшеничных колосьев и пачку перьев, то коробочку, оклеенную цветной бумагой.

Наконец Брисингамен достала совиное перо, новую свечу, синий пузырёк и сняла с полки толстую книгу с ременными застёжками. Прочтя короткое заклинание, она разомкнула пряжки и раскрыла книгу, нашла нужное место. Отстегнула от пояса ритуальный нож, и принялась выводить на воске магические знаки, изредка сверяясь с гримуаром.

Хуан с интересом наблюдал за её действиями. Брисингамен уже точно знала, что он не хуже неё осведомлён, что именно она делает, и не исключено, что ему известны ещё пара способов делать то же самое. И то, что перед эльфом лежит колдовской гримуар, её тоже не смущало. Зная, что непосвящённый не увидит на страницах ни одной закорючки, она была уверена, что уж Хуан, если пожелает, может прочесть всю книгу, даже не снимая с полки и не расстёгивая пряжек.

—Подожди, —Хуан протянул руку, —Вот так сделай.

Он пальцем провёл по столу несколько линий, показывая ей, как. Брисингамен задумалась, потом полистала гримуар.

—Кот, ты как думаешь? —спросила она.

Кот благоразумно промолчал, соблюдая нейтралитет. Брисингамен, по здравому размышлению, решила последовать методу Хуана лишь частично, и только несколько штрихов провела так, как он показал. Хуан не настаивал. Откупорив склянку, она обмакнула кончик пера и смазала написанное. Потом зажгла свечу от печного огня и утвердила в подсвечнике. Зачерпнула стаканом воды из ведра. Взяла в руку волшебную палочку, ту самую, которая того гляди примется всё подряд превращать в тыквы.

—Ты прутья для метлы сама резала?

—Сама, а что?

—Возьми прутик вместо этой палочки, на один раз подойдёт.

—Ой ли…

—Попробуй, —Хуан улыбнулся, —Тебе ведь тыква не нужна…

Попробовать ничего не стоило. Она встала и пошла к двери, где в углу стояла метла. Вечное средство для перемещения ведьмы по воздуху было ростом с саму ведьму. К тяжёлому загнутому на конце стержню прикручена пышная охапка эластичных прутьев хвостового оперения. Брисингамен выдернула один прут.

—Почему он должен работать?

—Попробуй, —повторил Хуан.

Ведьма вздохнула, сосредоточилась, потом её лицо прояснилось, она нежно взмахнула прутиком… И в воздухе распустился бледно-жёлтый фейерверк искр размером с тыкву.

—Работает…

—Она и должна.

Пока Брисингамен творила ритуал, Хуан невозмутимо прихлёбывал какую-то бесконечную по счёту чашку чая и как можно более бесшумно черпал ложечкой варенье. Кот внимательно наблюдал за хозяйкой. Наконец, она обтёрла куколку чистым платком и положила в коробочку.

—Колокола звонят…

—Это уже не повредит, — Брисингамен убрала коробочку в ящик.

—И всё-таки.

—Послушай, если ты так хорошо всё знаешь о магии и колдовстве, почему сам не занимаешься? —беззлобно спросила она, присаживаясь за прибранный стол с чашкой.

—Потому что мужчины не могут быть ведьмами.

Это было очевидно, но Брисингамен хорошенько обдумала ответ.

—Но могут быть магами и волшебниками, колдунами и чернокнижниками, и…

—Зачем я стану этим заниматься?

Хуан пожал плечами. В самом деле, зачем? Сыну состоятельного банкира нет надобности баловаться магией, куда полезней перенимать тонкости отцовского ремесла, управлять служащими и клерками, координировать течения огромных денежных масс…

Он поболтал ложечкой в очередной порции чая.

—Ты никого не ждёшь больше?

Брисингамен могла бы сказать, что вообще не ждёт никого, никогда. Больше. Но промолчала и только покачала головой.

—Тогда я, с твоего позволения, останусь. Устал.

Он допил чай и поднялся. Брисингамен заметила, что он чуть покачнулся, и подумала, что если он дойдёт до постели сам, будет уже неплохо. Судя по звуку, Хуан не только дошёл, но и смог раздеться, и только потом упал. Она погасила огонь, выпустила кота за дверь и пошла в спальню.

Спальня в квартирке занимала совсем немного места, на одно окно ширины, тогда как в кухне было целых два. Обширная кровать захватывала почти всю комнату, и поперёк этой кровати лежал мгновенно уснувший Хуан. Обнажённая кожа белела в темноте, лунный блик чуть дрожал в бледно-золотых волосах.

Брисингамен была красивой девушкой. Помимо приметной внешности в ней было нечто, заставляющее мужчин обращать внимание на её поведение и слова. И она была ведьмой, а с ведьмой мужчины не смеют обходиться так, как с теми женщинами, которые обращаются к ней за помощью.

Вот поэтому она и не принимала ни одного из предлагаемых ей ухаживаний от состоятельных мужчин города. И только Хуан Альмейра, сын банкира, золотоголовый эльф, расчётливый и безрассудный, хладнокровный и бесшабашный, мог себе позволить безмятежно заснуть в её постели, не заботясь о грядущем дне.

Наутро они вдвоём вышли из парадного подъезда. Белокурый сын банкира в серебристом пальто и красавица ведьма в чёрном плаще. Глаза обоих были скрыты полями шляп. На перекрёстке они бегло поцеловались, едва коснувшись губами губ, и разошлись в разные стороны.

—До встречи.

—Увидимся.

Из-под шляпных полей в двух различных направлениях устремились две загадочные плутовские улыбки.

Comments

[fo-tiniya.livejournal.com]

Какая милая пара :) Хотела бы я быть этой девушкой :)

[leseny.livejournal.com]

Как, сказка и без ключа на восемнадцать?!;))))

Спасибо большое, очень уютно для зимнего воскресного вечера. Жаль, что адвент закончился, но это светлая грусть.

[trapier.livejournal.com]

Кто сказал закончился?! Еще целых два дня!
У меня правда больше ничего нет... ))

Это не сказка и оно довольно старое, тогда вместо ключа на восемнадцать была золотая ложечка.

[leseny.livejournal.com]

Но вы хотя бы комментируйте с этой аватаркой пока))

А, и отдельное Спасибо за гуманность к коню!

[lamia-venomari.livejournal.com]

загадочно и тревожно почему-то...