trapier | Нервная работа

Где я? Кто все эти люди?

Судя по всему, передо мной лазарет. Немолодой уже человек с сединой в висках распрямляется и смотрит на меня, прервав записи в большой книге. Вид у него разумный, и видимо, он и есть тот, кто мне поможет. Я делаю шаг вперёд, сваливаю тело на широкий стол, прямо на книгу. Руки освободились, и я беру с плеча арбалет одной ладонью, бездумно опуская другую, вместо того, чтобы перехватить оружие как следует.

—Лечи.

Человек смотрит на меня с негодованием. Он в замешательстве, видимо, мой безумный взгляд и странное требование не внушают ему доверия. На лице проскальзывают недоумение, удивление и страх.

Я вздёргиваю арбалет, переводя обойму болтом на ложе. Стоит моему пальцу дрогнуть – и стрела сорвётся с тетивы. Я не промахиваюсь. Но человек этого пока, кажется, не понимает, потому что не вскакивает и не суетится над телом.

Я теряю терпение. Беру арбалет как следует, двумя руками, вскидываю к плечу, и глядя обоими глазами прямо сквозь прицел, повторяю с нажимом:

—Лечи. Я могу выстрелить.

Долю секунды он ещё смотрит на меня, потом переводит глаза на тело, потом снова на меня, и опять на тело. Потом уже на меня не смотрит. Умелой рукой проверяет пульс на шее, склоняется над окровавленной глазницей. Один оценивающий взгляд, кинутый им не на меня, а на настороженный болт на тетиве, внушает мне нечто похожее на уважение. Человек хочет знать, сколько болта внутри черепа Фее. Много…

Он разгибается, что-то командует, но я уже не разбираю слов. Появляются другие люди в похожих одеждах, они смотрят на меня с изумлением и ужасом, но тот первый человек приказывает им что делать, и они подчиняются. Прикатывают странную тележку на маленьких колёсиках, перекладывают тело. Мне кажется, что они делают это недостаточно осторожно, я уже забыл, как бежал вдоль стены цитадели, и голова Фее стучала сзади по моим коленям…

Тележку выкатывают из комнаты, я иду за ними по коридору с множеством дверей, пока они не поворачивают в одну. Меня пытается кто-то остановить, но я просто отметаю его плечом. Первый человек что-то говорит другим, и меня оставляют в покое. Они кладут тело на стол, зажигается диковинный свет.

Всё становится как во сне. Я смотрю в прицел на суетящихся людей, на их необычные инструменты, непонятные действия, испуганные косые взгляды над странными повязками на их лицах. Я не знаю, что они делают, но вижу, что они осознают, чем для них всё может закончиться. Их глаза говорят мне, что им известно, что если Фее умрёт на этом столе, то никто из них не выживет.

Наконец, странный мертвенный свет гаснет, люди перестают что-либо делать. Я вновь вскидываю опущенное было оружие. Если Фее умер, то в иные миры он отправится не один. Человек, увиденный мною первым, что-то говорит, но я не понимаю слов. Он берёт меня за рукав и ведёт к столу. Говорит, указывая на Фее, и по его лицу я вижу, что он пытается меня успокоить. Держа арбалет наготове, я протягиваю руку и прикасаюсь к щеке Фее. Эманация, слабая, но вполне отчётливая, дёргает мои пальцы. Жив. Я снимаю болт с боевого положения, расслабляю тетиву. Стрелять пока не придётся.

И только тогда острой молнией меня пронизывает мысль. Как же я теперь попаду обратно? Видимо, для моего бедного рассудка это очень серьёзное заявление, поскольку он решает меня покинуть. Краем глаза я ещё замечаю, как всё кругом меняет положение, перевёртываясь, и что-то бьёт меня в лицо. Запоздало понимаю, что необычно гладкая поверхность в клетку прямо перед моим носом – это пол. Потом сознание меня оставляет.

Возвращается разум ко мне в образе испуганных глаз и дрожащей руки молодого паренька. Наверное, послушник этого странного сообщества. Пальцы чистые, держат перед моим лицом склянку тёмного стекла с омерзительным запахом. Видя отвращение, с которым я отворачиваюсь, он убирает гадкий пузырёк.

Я пытаюсь встать, он собирается помочь мне, но я стряхиваю его неуверенные руки. Не нуждаюсь в такой помощи. Первый человек стоит тут же, и я понимаю, что пробыл без сознания едва ли несколько минут. Фее лежит на столе, бледный до синевы, до подбородка укрытый белым. Наискось лица чистая повязка. Я собираюсь было взять его со стола и унести, но человек останавливает меня, жестами объясняя, что нельзя его трогать. Наверное, он прав. Не стоит ещё раз мучить его, но что же тогда делать? Мне надо идти, я же не могу здесь остаться. И оставить Фее.

Стою над ним и мучительно размышляю, как мне теперь попадать назад. По всему выходит, что никак. Из дверцы в спальне магистра можно выйти в другие двери, но я никогда не слышал, чтобы выйдя в другую дверь, можно было попасть в спальню Готье. Да… Беда…

Пока я рассуждаю, Фее уже перекладывают на тележку и мне ничего не остаётся, как задумчиво идти за ней. Учитывая, что задумчивость мне вообще не свойственна, я ощущаю себя в чужой шкуре, и мне в ней крайне неуютно. Однако, ничего не поделаешь. В маленькой чистой келье Фее устраивают на кровати, а я уныло сажусь подле.

Всё время, проведённое у его постели, слилось для меня в один пёстрый поток. Он не открывал глаз, не подавал признаков жизни, но эманацию я чувствовал. Люди в неудобных одеждах пытались меня выманить из кельи, но я не поддавался. Приходил первый человек, трогал пульс Фее, что-то говорил мне, и уходил снова. Так я и сидел, держа под рукой арбалет.

Я всё вспоминал ту, прежнюю жизнь, в которой мы с Фее не были врагами, когда я ещё не попал в жуткую похлёбку, из которой меня вытащила холёная рука магистра Готье. Её уж не вернуть, эту жизнь, да мне и не жаль её. И Фее мне не жаль, я только хочу чтобы он выжил. Почему-то мне это кажется необходимым.

Меня сморило, я прикрыл глаза. То, что мир вокруг начал изменяться, я почувствовал только когда волнами заходил воздух у моего лица. Судорожно распахнув ещё сонные глаза, я изумлённо наблюдал, как преображается обстановка, неуместно гладкие стены кельи становятся обыкновенными грубо тёсанными каменными, гладкий, клетчатый, как шахматная доска, пол превращается в деревянные плахи, потолок исчезает в высоте…

Несколько длинных секунд – и я уже в палатах цитадели ордена. Сижу на жёстком табурете, сжимая приклад арбалета ладонью, Фее лежит на скамье, на ослепительно-белой повязке проступило кровавое пятно. Преображение мира для него прошло много тяжелее, чем для меня, он мог этого и не перенести. Но перенёс. Около него я вижу фигуру магистра.

—Эн Готье, —глупо произношу я, —Вы нас выручили…

—Нет, —говорит он, —Не вас. Тебя.

Магистр высвобождает руку из складок сутаны и тонкий указательный палец устремляется в целый закрытый глаз Фее. Надо сказать, что выглядит этот палец весьма угрожающе. Так и есть, ничего опаснее этого пальца я не встречал.

—Открывай глаз, Фее Ллёд-Эвери, —произносит магистр, —Или я выну его и допрошу отдельно от тебя самого.

Несколько томительных секунд ничего не происходит. Так же неподвижно лежит на иссиня-белой щеке веер светлых ресниц, не реагирует рот.

—Я жду, Фее.

Я слышу небрежное предупреждение в голосе магистра, но что слышит при этом Фее, и слышит ли вообще? Я сначала хочу сказать об этом магистру, потом одёргиваю себя. Нет в мире ничего такого, что было бы известно мне, не будучи при этом известным магистру Готье. Есть ли в мире вещи, которых не знает магистр, я не решаюсь даже предположить.

Он поднимает длань и грозит пальцем перед носом Фее, а потом наставляет кончик пальца с коротко обрезанным отполированным ногтем прямо в закрытый глаз Фее. Я мысленно умоляю Фее открыть глаз.

И он внимает моей мольбе. Против воли, но ресницы поднимаются, открывается бледно-голубой, словно выцветший глаз с тоненькой ниткой вертикально прорезанного зрачка. Я знаю, и конечно же знает магистр, что Фее вовсе не смотрит на нас. Он смотрит вверх, в бесконечно далёкий потолок.

—Слушаю тебя, Фее Ллёд-Эвери, —одновременно ласково и зловеще говорит магистр, —Говори. Иначе я заставлю тебя говорить по частям.

Глаз Фее поворачивается ко мне. Смотрит прямо на меня единственное бесконечно долгое мгновение, и обращается на магистра. Магистр Готье хмурится, глядит на моё несчастное жалкое лицо, потом опускает руку с прицеленным пальцем. Вздыхает, поджимая губы, и наклоняется к самому лицу Фее. Я понимаю, что он должен был выставить меня вон из комнаты, но почему-то не сделал этого.

Откинув лёгкой ухоженной рукой длинные русые волосы от тонко вырезанного уха, магистр почти касается бескровного лица Фее. А Фее начинает говорить.

Я не слышу слов, потому что он говорит беззвучно. Я не вижу шевеления губ, потому что ему не нужно открывать рот. Я только ощущаю вокруг нежный перезвон незнакомой речи, порхающий вокруг них. Фее говорит на языке, который ему родной, и из которого я не удосужился выучить ни словечка… О том, что именно говорил мне когда-то Фее на своём языке, я мог только догадываться. Но он говорил это в такие моменты, что догадаться даже мне было несложно. А впрочем, не очень-то и нужно понимать слова, которые говорятся между двоими и всегда означают одно и то же.

Магистр нисколько не меняется в лице, внимая Фее. В принципе магистр Готье прекрасно владеет собой, но это не мешает ему метать табуреты и чернильницы в стены, в гонцов, во всякого, кого угораздило навлечь его негодование. Вот уж я не удивился бы, если б магистр перевернул скамью вместе с Фее.

Однако ж нет. Фее замолкает, и магистр Готье медленно разгибается, потирая ладонью поясницу.

—Пойдём, Бриан.

Он направляется к двери, а я стою в замешательстве. Я не могу решить, можно ли ослушаться магистра, потому что вовсе не уверен, увижу ли Фее ещё раз, даже если вернусь через минуту. Магистр оборачивается в дверях и повторяет:

—Пойдём, Бриан.

Голос его таков, что сомнения исчезают мгновенно. Ослушаться невозможно, я обречённо следую за ним. Он крепко прикрывает за собой дверь.

—Боишься, что он сбежит?

Магистр Готье обыкновенно попадает с первого раза. Однако же я вовсе не боюсь, что Фее удерёт отсюда. Я боюсь самого Готье.

—Не бойся…—раздумчиво тянет магистр, думая о чём-то своём, —Я его задержал. Только ради тебя, Бриан.

—Он выживет?

—Если захочешь…

—Так тот человек хорошо его лечил?

—Какой человек? —магистр поднимает глаза на меня.

—К которому вы отправили меня, Ваше преосвященство…

Магистр досадливо морщит кончик длинного носа. Видимо, я опять сморозил какую-то глупость, сам того не заметив.

—Да, видимо, —неохотно говорит он.

Выжидает время, или просто задумывается о том, что говорил Фее, а я переминаюсь с ноги на ногу подле него и изнываю от беспокойства, но не смею прервать его молчание.

—Бриан.

—Да, Ваше преосвященство.

—Зачем он тебе?

—Да он мне и не нужен…

—Тогда что?

—Не знаю…

Пытаюсь задуматься, не выходит. Умеет ставить вопросы магистр Готье.

—Хочешь, чтобы он жил?

И ответы делать магистр Готье умеет. Я киваю головой, сглатывая трудные слова.

—Он не стрелок больше, Бриан.

—Я знаю, —и сам пугаюсь своей смелости, но он не обращает внимания.

—И не воин.

—Угу, —и тотчас поправляюсь: —Да, Ваше преосвященство.

—Угу, —повторяет магистр, —Угу.

Поворачивается ко мне, кладёт руку, ту самую, на моё плечо в кожаном щитке. Заворожённо смотрю ему в глаза.

—Ты знаешь, кто тебя тогда выдал?

—Нет, Ваше преосвященство.

—А хочешь узнать?

Вопрос ребром. Прямо и по существу. Умеет же эн Готье ставить вопросы… И никуда не денешься, надо отвечать. Короткая непрошенная мысль метнулась белкой, что же он обо мне подумает, но тут же исчезла. Не могу допустить, что магистр Готье не знает ответа на свой вопрос. Однако же, это не избавляет меня от необходимости ответить.

—Нет, эн Готье.

—Угу, —невнятно произносит магистр, —Не важно.

Рука, вытащившая меня из страшного кровавого месива, откуда никто более не выбрался живым, хлопает меня по плечу ободряюще и крепко. Вся непоколебимость мира сосредоточена для меня в этой руке.

—Иди, Бриан. Иди к нему. Если он тебя ещё ждёт.

Похлопывание заканчивается веским подзатыльником, чтобы я не впадал в прострацию от восторга, магистр поворачивается и идёт к двери. Тяжёлые створки распахиваются перед ним, и уже из галереи он кричит:

—Будет что говорить – всё передавай мне.

—Да, Ваше преосвященство, —шепчу я, не заботясь о громкости.

Что магистр Готье пожелает услышать – он услышит, даже если это и не будет произнесено. Чего же магистр Готье слышать не пожелает – того не услышит никак, хоть бы оно громыхало у него над ухом.

Я открываю дверь медленно и со страхом. Как ни крути, а я боюсь, что Фее там уже нет. Когда дверь достаточно открыта, я захожу в неё. Смотрю в комнату, и вижу, что Фее на месте, только оно изрядно переменилось. Мир вокруг Фее снова преобразился, но на этот раз бережно. Он лежит уже не на скамье, а в постели. Грузная деревянная кровать, какой нет ни у одного брата в ордене, застелена отбеленным льняным бельём, поверх шерстяное одеяло. Повязка на глазу уже свежая. Чего ради магистр Готье озаботился удобством Фее?

Я сажусь на табурет возле постели и смотрю в закрытый глаз. Что такого произошло между Фее и магистром, что Фее ещё жив?..

Глаз медленно открывается и глядит на меня. Я молча беру тонкую белую ладонь в свои руки. Потом он отворачивает лицо, глаз перестаёт быть мне виден.

Честно-то говоря, он мог убить меня первым, тогда, на стене. Он держал лук натянутым и знал откуда я выйду, он успел бы спустить стрелу. Но не сделал этого. Он не стал в меня стрелять. А я в него выстрелил…

Пока я вспоминаю этот несделанный выстрел, Фее, видимо, что-то уже для себя решает. Белокурая голова поворачивается ко мне. С ужасом жду, что он меня прогонит. Просто даст понять, чтобы я уходил. И я не ослушаюсь. Не смогу сидеть подле него, зная, что я ему нежеланен.

Томительную долгую минуту мы смотрим друг на друга и молчим. Это невероятно долго, и вместе с тем ужасающе быстро. Потому что после этого молчания он меня прогонит, и я этого жду.

Потом узкий бескровный рот Фее начинает медленно и едва заметно кривиться. Через некоторое время становится понятно, что это улыбка.

Фее Ллёд-Эвери смотрит на меня и улыбается. И я начинаю улыбаться сам, несмело и робко. И чувствую, что слёзы просятся из глаз, но пытаюсь их сдержать, чтобы Фее не увидел. Опускаю голову на край его постели, но слёзы, пользуясь возможностью, сразу начинают течь. А потом мне становится всё равно, что лучший стрелок ордена сидит над постелью сидха и плачет о нём. Никто не увидит. А Фее… Фее видел и не такое.

21/11 2005

C’est tout