trapier | Инфляция авторитетов

Самое страшное, что я когда-либо слышал от собеседника, были слова:

—Я не хочу быть ни на кого похожим.

Сначала это заявление повергало меня в недоумение – как же так, этого быть не может. С азартом гончей я начинал расследовать это затруднение. Вообще ни на кого? Кто твой любимый киногерой? А литературный персонаж? И ты не хотел бы быть на него похожим? Не хотел бы, как он? Ну а в детстве – был же любимый герой, образец для подражания? А кумир юности? Играть на гитаре, как Ингви Мальмстим? Вопить в микрофон, как Мик Джаггер? Шифоновый шарфик, как у Стива Тайлера? Тоже нет..? Ну а еще раньше – может быть, отважным, как д’Артаньян, или изысканным, как Казанова, или бесшабашно-умным, как Питер Блад? Тоже никак..? Ну может быть, Бонд? Джеймс Бонд?.. А когда совсем маленьким был – как папа? Нет?!

А как кто тогда? Как ты сам..? А это как, простите? Ах как получится… То есть что бы ты ни делал, как бы ни поступал, ты всегда прав, потому что это ты – сам себе кумир и образец. Сам себе наивысшая ценность и лучшая оценка. В самом деле, если нет образцов для сравнения, сравнение всегда будет в твою пользу. Если нет образцов для подражания, развитие будет казаться самостоятельным, причем казаться оно будет только изнутри. Те, кто дадут труд приглядеться снаружи, при известной доли пытливости обнаружат влияние. Хотя бы только потому, что иное формирование неестественно для человеческой психики.

Столкнувшись с такой постановкой вопроса несколько раз, я растерялся и вынужден был задуматься. Люди перестали определять себе авторитеты. И в этот момент им еще хватает самоуверенности заявлять о несотворении кумира! Люди, которые никогда не ходили в церковь и не читали текста литургии, или напротив, те, кто часто бывают в церкви и молятся иконам и статуям, смело говорят о несотворении кумира. Может быть, Христос – твой пастырь, и ты искренне и честно стремишься стать похожим на него и уверенно отвергаешь иные образцы? Тоже нет.

Они, кто считают самооборону своим неотъемлемым правом, быстро вспоминают шестую заповедь и с трепетом произносят «не убий», они не понимают в чем загвоздка, когда кольцо на пальце, но не вспоминают в этот момент седьмой заповеди, разве что в контексте «зачеркни семерку!». И «не убий» им кажется значительно важнее, чем «не произноси имени Господа всуе», хотя сам Господь явно считал иначе, коль скоро первая заповедь стоит раньше шестой. Люди удивительно разнообразны.

Во многом такое несотворение, пренебрежение к образцам и неуважение к авторитетом является частью молодежной романтической субкультуры протеста. Нет в мире вещи, более живучей и жизнеспособной, чем романтика. Она ухитряется извернуться, проникнуть в любой шаблон и замаскироваться там, не хуже любого хитроумного вируса-мутанта.

В самом деле, великие открытия физики поколебали устоявшийся монолит науки XIX века и очень быстро были подхвачены молодым поколением нигилистов, флапперов 20-х годов, для которых жизнь была сейчас, ибо они уже видели, как начинаются войны. В 30-х реакционная имперская романтика строит по всему миру молодых в колонны, целенаправленно в едином порыве стремящиеся в будущее. Романтики воюют за свою страну, отстраивают ее из руин, исследуют новые горизонты. Романтики отвергают патриархальность бытия и приносят революционные космические формы в повседневный быт. Следующее поколение романтиков выражает решительный протест войнам и насилию и бежит из быта. Другие романтики за ними уже стремятся изменить свой мир, а не бежать из него.

И сейчас, когда нам кажется, что в мире не осталось уже ничего романтического, в каждом из нас колосится крепкий росток чайльдгарольдовского романтизма. В эпоху зарождения романтизма, как течения, его суть выражалась в непохожести на основную массу населения, но одновременное причисление себя к меньшей группе. Лозунгом было «Я из других», тогда как сейчас каждый гордо заявит: «Я единственный!». Это ли не самое романтическое заявление с начала времен? Сегодня каждый верит, что он единственный и неповторимый, уникальная личность, ценная своей уникальностью и достойная всех благ только по этой причине.

Авторитеты, которые не могли быть низвержены столетиями, тихонько пылятся невостребованные на своих постаментах в дальнем углу за кулисой. И вот поэтому у нас нет больше кумиров и никто нам не указ.

С тех пор как личность стала наивысшей ценностью, кумиры утратили актуальность и авторитеты стали не нужны.

Итак, скорбное положение сейчас таково, что преклоняться перед кем-то некрасиво, обожать и восторгаться практически неприлично, и единственная приемлемая эмоция из этого ряда – уважение, в самом понятии которого заложена дистанция между равными.

Уважаете ли вы Иисуса? Если ваш ответ: «я уважаю Иисуса, как историческую личность и борца за независимость Израиля», – то вы нигилист и безбожник, да и историк не очень-то подготовленный, что прискорбно. Любой верующий человек как правило вообще не понимает этого вопроса, он преклоняется перед божеством, а уважает равного себе.

Уважение вытеснило из нашей жизни преклонение, но смогло ли оно заменить потребность восхищаться и следовать, заложенную в механизмах человеческой души?

A suivre...