Когда-то он надерзил мне, полагая, что ему всё позволено, и я с размаху крепко припечатал его по лицу огненной дланью. Ожог не проходил долго, оставляя Годфруа без способа и средств к существованию, пока он не попросил убрать ужасную язву со своей драгоценной физиономии. Привлекательная мордочка долго была основным капиталом Годфруа, пока он не раздался в плечах и талии и не начал походить на мужчину, как и полагается.
Долгое время я ничего о нём не знал, даже и думать позабыл, но он сам позвал меня. Позвал только один раз за всё это время. Через несколько лет, когда оказался в центре эпидемии холеры, посреди смертей, костров и ужаса. Что заставило меня тогда подхватиться ему на помощь? Видимо, отсутствие неотложных дел.
Я нёсся сквозь пылающие костры, горячий ветер гудел за спиной, летел за плечами плащ. И примчавшись, я застал Годфруа на площади магистрата, он стоял прямо и бесстрашно высматривал меня на главной улице. Он уже не был юнцом, вызывающим улыбку, но рослым красавцем в богатом наряде, а глаза, ищущие среди пожаров и дыма силуэт чёрного всадника на огненном коне, были теми же глазами умирающего, который не боялся.
( С чего бы? )
Он всегда говорит о тех местах, где ему доводится жить, как о собственных, хотя кажется, ничего своего он вообще никогда не имел, если не считать тех шляп, которые ему покупали покровители. Годфруа всегда таскался от одного благодетеля к другому, отягчённый только чемоданом, набитым разнообразными головными уборами. Бросая все пожитки, не дорожа нарядами, не ценя драгоценностей, он был не в силах расстаться только со шляпами.
Долгое время я ничего о нём не знал, даже и думать позабыл, но он сам позвал меня. Позвал только один раз за всё это время. Через несколько лет, когда оказался в центре эпидемии холеры, посреди смертей, костров и ужаса. Что заставило меня тогда подхватиться ему на помощь? Видимо, отсутствие неотложных дел.
Я нёсся сквозь пылающие костры, горячий ветер гудел за спиной, летел за плечами плащ. И примчавшись, я застал Годфруа на площади магистрата, он стоял прямо и бесстрашно высматривал меня на главной улице. Он уже не был юнцом, вызывающим улыбку, но рослым красавцем в богатом наряде, а глаза, ищущие среди пожаров и дыма силуэт чёрного всадника на огненном коне, были теми же глазами умирающего, который не боялся.
( С чего бы? )
Он всегда говорит о тех местах, где ему доводится жить, как о собственных, хотя кажется, ничего своего он вообще никогда не имел, если не считать тех шляп, которые ему покупали покровители. Годфруа всегда таскался от одного благодетеля к другому, отягчённый только чемоданом, набитым разнообразными головными уборами. Бросая все пожитки, не дорожа нарядами, не ценя драгоценностей, он был не в силах расстаться только со шляпами.